Гаврилина Марина Германовна. Учительница первая моя...
Я до сих пор помню запах ее духов...Чуть прохладный. Сладкий. Женственный. Помню ее платье. Легкое. Колышащееся. Синее с черным. Ее лицо. Красивое. Открытое. С ямочками на щеках. Ее руки. Округлые. Плавные. Обязательно с нежным перстнем и с аккуратно накрашенными ногтями. Ее волосы. Завитые. Чистые. Темно-русые.
Она никогда не догадывалась о том, что она значит для меня. Если бы не она... )))))
В ее кабинете стояли единственные на всю нашу музыкальную школу белые пианино. Я никогда не могла понять, почему они оба стоят именно у нее. Возможно, потому, что она завуч, но отчего же оба? Я помню, как эти пианино появились в школе, как их заносили в ее кабинет, и все приходили на них смотреть ))) А кабинет! Какой у нее был кабинет! С первого взгляда как будто ничего и не было в нем особенного, но только не для меня. Уютный, аккуратный, в нем всегда хорошо пахло. Ею. И хотя были дни, когда я ненавидела это кабинет и готова была раздолбить эти невозможно величественные белые пианино с золочеными подсвечниками, и в клочья разодрать дневник, в котором она решительно выводила замечания...Мне кажется, дневник этот до сих пор хранится у меня где-то... надо его найти.
Я обожала ее, гордилась ею и одновременно боялась. Все 8 лет учебы в музыкальной школе (с 6 до 13 лет) при разговоре с ней я жутко и неестественно картавила. И почему-то не могла быть той, кем была на самом деле. Вечно строила из себя маленькую, глупенькую девочку, гораздо меньше и глупее той, кем была на самом деле. Сейчас-то я, разумеется, понимаю, что это было со мной, но тогда...Одиночество. Тревожно-устойчивое и не прекращающееся, ни на одну минуту. Для нее мне всегда хотелось быть самой лучшей ученицей. Лучше Прощаевой Лены, Лены Глебовой и Колосовой, тоже Лены.
Она жила в том же доме, где жили и мы, только мы во втором подъезде, а она- в четвертом. На третьем этаже, квартира с лестницы прямо.
И сегодня, спустя, страшно даже сказать, 22 года я снова услышала ее. Сегодня у нее день рожденья. Ее номер телефона мне сообщили довольно поздно, но я все-таки решилась набрать его, и голос у меня предательски дрожал, когда я представлялась ей и объясняла, для чего позвонила. И я не соврала ей, когда сказала, что телефон мой садится. Телефон действительно умирал, но говорить с ней долго было выше моих сил. Эмоции переполнили все мое существо. Счастье, обожание, благодарность, волнение, радость, страх быть неузнанной ею...все один момент слилось воедино, как множество порошков в одной пробирке в кабинете химии. И это было...очень хорошее чувство. Настоящее. Это была полная, совершенная пробирка чувств ))))))
И мы договорились, что я еще непременно позвоню ей, когда телефон будет в порядке. Я очень надеюсь, что мне удастся не только услышать, но и увидеть ее, обнять и услышать, как она жила все эти годы, посмотреть фотографии ее детей и наверное уже и внуков. В конце концов, Коломна не так уж и далека от Москвы. Я так счастлива была ее слышать! Это был чудный день ))))